|
|
2.Иркутск
Итак,
в один прекрасный июльский вечер две
заядлые путешественницы встретились в
аэропорту, чтобы потом оказаться в
самолете, там подремать несколько часов,
считающихся ночными, и утром выйти из
самолета в иркутском аэропорту. Если кто-то
забыл, то я напомню, что Иркутск встречает
восход на пять часов раньше Москвы, и там
к нашему прилету было не раннее утро, а 11
часов дня.
Всякому,
кто захочет отправиться на Байкал из
европейской части нашей страны, миновать
Иркутск будет затруднительно. Конечно,
если он задастся целью непременно его
миновать и специально для этого
постарается, у него это наверняка
получится. Он может добраться до Байкала
как-нибудь иначе, но у нас не было желания
миновать Иркутск, и мы его не миновали.
Более того, при составлении маршрута мы
решили, что на Иркутск нужно обязательно
посмотреть, коли уж нас с ним сводит
судьба.
В
далеком XVII
веке продолжалось освоение Сибири,
начавшееся в минувшем XVI столетии походом
атамана Ермака. Казаки шли на восток и
ставили в нужных местах укрепленные
поселения – остроги. В 1661 году они
поставили очередной острог на берегу
полноводной реки Ангары в том месте, где в
нее впадает река Иркут, руководствуясь
принципом, что одна река – хорошо, а две
реки – еще лучше. В Восточной Сибири не
так уж много больших городов, и с
Иркутском можно сравнить только
Красноярск. Красноярск наверняка имеет
своих поклонников, но исторически
столицей и центром Восточной Сибири с
давних пор был Иркутск, таковым его де-факто
считают и сегодня. Правда, неизвестно, что
будет завтра, потому что Красноярск уже
обошел Иркутск по численности населения,
и кто знает, не обойдет ли он его и по
другим параметрам.
Оставив
вещи в гостинице, мы отдали себя во власть
экскурсовода Ольги из той самой турфирмы,
которая обеспечивала наше путешествие.
Нам предстояла обзорная экскурсия по
городу, но первым делом Ольга повела нас в
дом-музей Волконских, где, отсчитав почти
два столетия назад, нам предстали жизнь и
быт семьи одного из декабристов,
сосланного на каторгу в Сибирь – Сергея
Волконского. Про декабристов мы все знаем
хотя бы тот минимум, который прошли в
школе на уроках истории. В декабре 1825 года
произошло восстание людей из дворянского
сословия, которых потом назвали
декабристами. Это восстание потерпело
поражение, и царь пятерых повесил, а
остальных (121 человек) сослал в Сибирь на
каторгу. Вот и все, собственно, если не
вдаваться в подробности.
Может
быть, спустя два века декабристы вообще
бы мало кого интересовали кроме
историков, если бы не те женщины, которые
вслед за своими мужьями пошли в Сибирь и
там вместе с ними остались. Всех
восхищает их подвиг, и это в самом деле
был подвиг, но смотрим мы на него только с
одной стороны – с той стороны, откуда не
различить деталей, откуда нам
представляется только абстрактная "глубина
сибирских руд". Наш интерес редко
простирается дальше того момента, на
котором заканчивается поэма Некрасова
"Русские женщины", потому что
героизм восстания кончился и началась
собственно каторжная жизнь во всех ее
бытовых мелочах и трудностях, в ее
неисчислимых проблемах. Что тут может
быть интересного? А здесь, в Иркутске,
хотя бы отчасти видна другая сторона,
потому что тут запечатлены отголоски
бытия тех, кто отбывал в этих местах свою
каторгу.
Дом,
в который мы пришли, стал иркутским
жилищем Волконских в 1846 году, а до этого
были семь месяцев в Благодатском руднике,
три года в Читинском остроге, шесть лет в
специально построенной тюрьме в
Петровском заводе. В 1835 году вышел указ,
по которому многих декабристов вывели на
поселение в разные места, в том числе и
Сергея Волконского, которому было
назначено село Урик под Иркутском. Через
десять лет семья Волконских сумела
перебраться в Иркутск и перенесла из
Урика свой дом. Место для дома специально
выбрали неподалеку от церкви, и Спасо-Преображенская
церковь действительно находится
буквально в двух шагах и хорошо видна из
окон.
Двухэтажный
деревянный дом представляет собой
интерьерный музей с обстановкой из
типичных вещей и мебели той эпохи. Он
тщательно обставлен и выглядит вполне
уютным и обжитым. Есть даже подлинные
вещи Волконских, неизвестно как
сохранившиеся, - например, настенное
зеркало Марии Николаевны, про которое
даже есть предание, что если в него каким-то
особым образом посмотреть, то с вами
произойдет что-то хорошее. В одной из
комнат висит портрет Марии Николаевны,
исполненный в 1848 году, когда ей было 43
года. Портрет не очень искусный с
художественной точки зрения, но облик 43-летней
женщины он передает. Худая женщина со
впалыми щеками печально смотрит мимо нас,
а под картиной приведены ее слова: "Первое
время нашего изгнания я думала, что оно,
наверное, кончится через 5 лет, затем я
себе говорила, что будет через 10, потом
через 15 лет, но после 25 лет я перестала
ждать. Я просила у Бога только одного:
чтобы он вывел из Сибири моих детей".
Она прожила трудную жизнь, в
романтическом порыве последовав за мужем,
которого даже не любила. В год написания
портрета оставалось еще целых 8 лет до 1856
года, когда с воцарением на престоле
Александра II
декабристам будет дарована амнистия.
Этот портрет, пожалуй, как ничто другое
создает понимание того, что невзирая на
всё наступившее наконец относительное
благополучие в этом доме завершалась
трагедия жизни двух людей, сломанной в
далеком 1825 году на Сенатской площади в
Санкт-Петербурге. И им еще повезло больше,
чем многим другим, кто до амнистии не
дожил и остался в Сибири навсегда –
погребенным в ее суровой земле.
Но
все равно это было не зря, и об этом уже
давно сказали другие.
После
музея Волконских настал черед собственно
города. За несколько часов мы точечно
побывали в самых главных значимых местах,
куда обычно водят туристов. Наш десант
сначала высадился на главной площади
города – площади Кирова. Здесь находится
его исторический центр и сосредоточены
административные здания. Эта площадь
очень велика и не очень понятно, где же
она кончается и кончается ли вообще.
Возможно, она тянулась бы до
бесконечности, если бы на ее пути не
встала река. Мы двигались по направлению
к реке, ведомые Ольгой, но пока еще не
подозревали об этом, а Ольга показывала
нам то, что следует показать. Конечно, мы
не могли миновать Спасскую церковь –
самое старинное строение в Иркутске (1710
год). Церковь настолько стара, что ей
довелось быть близко знакомой с давно не
существующей крепостной стеной. При
строительстве церковь пришлось вписать в
стену, иначе никак не получалось, на
территории крепости места для нее было
слишком мало.
Церковь
окружена лиственницами, и надо сказать,
что лиственницы на улицах Иркутска – это
вполне заурядное явление, как, например,
тополя в каком-нибудь европейском городе
России, хотя бы в той же Москве. Тополя тут
тоже есть, как же без них, но лиственницы
сразу сообщают, если вдруг кто забыл, что
мы не в Европе, а по другую сторону
Уральского хребта. По случайности мы
оказались в Иркутске в субботу, и площадь
перед церковью украшали собой невесты
вместе с множеством автомобилей, в
которых они приехали со своими свитами.
Здесь же неподалеку от Спасской церкви
стоит красивый римско-католический
костел, построенный в конце XIX
века на средства иркутских католиков,
существенную часть которых составляли
ссыльные поляки. Ныне он используется
двояко: как органный зал и как храм для
верующих-католиков.
Дальнейший
путь привел нас на набережную. Вот она,
широкая многоводная Ангара! Неужели я
вижу ее воочию? Удивительно! Заочное
знакомство с ней состоялось очень давно и
вовсе не на уроках географии. В 50-60-е годы
прошлого века руководство Советского
Союза обратило свои взоры на восток
страны и в частности на полноводные
сибирские реки, энергия которых
пропадала зря, и результатом стали планы
по строительству гидроэлектростанций, а
в языковой оборот надолго вошло
выражение "романтика сибирских строек".
Тогда на Сибирь обратили взоры и деятели
культуры, то бишь кинорежиссеры, поэты,
писатели и композиторы. Выдающийся
композитор Александра Пахмутова не раз
ездила в Сибирь и привозила оттуда эту
романтику в виде прекрасных песен. Сибирь
независимо от строящихся электростанций
стоит того, чтобы про нее писать хорошие песни и
петь их, а при выдающемся таланте
Пахмутовой плохих песен быть просто не
могло. И вся страна пела, например:
А река бежит, зовёт куда-то,
Плывут сибирские девчата
Навстречу утренней заре
По Ангаре,
По Ангаре.
Много
было разных песен, где так или иначе
звучало название Ангары, и это
неудивительно, потому что на ней
строилось несколько гидроэлектростанций,
и она была героиней эпохи. В то время не
знать про нее не мог даже самый отпетый
двоечник, разве что он имел странную
привычку совсем не слушать радио.
И
вот та самая романтическая река почти у
моих ног! Странное чувство. В душе у меня в
эти минуты звучит лирически-задушевное:
Веет свежестью
Ночь сибирская,
Собрались друзья у костра...
Ты навеки нам
Стала близкою,
Величавая Ангара.
Это
другая песня и другой композитор – Вано
Мурадели. Не только Пахмутову
вдохновляли образы романтиков-энтузиастов,
поехавших в дальнюю даль для того, "чтобы
здесь, в тайге, встали фабрики, встали
новые города".
Ну,
а мы спустя почти полвека приехали сюда
на все посмотреть, и в этот конкретный
день и час рассматриваем окрестный
пейзаж и вид на заречную часть города,
которая, надо сказать честно и откровенно,
с этой точки обзора ничего живописного из
себя не представляет. Гораздо живописнее
вид на этом берегу Ангары, где доминантой
высится нарядный Богоявленский собор в
стиле сибирского барокко. К нему-то мы и
направились после того, как вдоволь
насмотрелись на Ангару. Ольга
добросовестно исполняла свои
экскурсоводческие обязанности и
рассказала нам всё то, что полагается
узнать туристам, впервые увидевшим город.
В ритме медленной прогулки мы дошли до
Богоявленского собора и отдали ему дань
восхищения, после чего вернулись к
Спасскому собору, куда не вернуться мы не
могли, потому что там оставили машину.
А
потом мы оказались в Знаменском
монастыре. Автомобиль привез нас туда
каким-то неведомым маршрутом, и осталось
неизвестным, как связаны между собой
монастырь и площадь Кирова. В этом
заключается неудобство знакомства с
городом на автомобиле, но тут ничего не
поделаешь – времени на длинные пешие
переходы у нас не было.
Ныне
действующий Знаменский женский
монастырь – старейший в Иркутске. Всю его
территорию занимает церковь с
колокольней, но кое-что остается для
цветов и старых могил. На территории
монастыря похоронены в частности
землепроходец Григорий Шелихов и княгиня
Трубецкая с тремя детьми. Екатерина
Ивановна Трубецкая была первой, кто
отправился вслед за мужем-декабристом в
Сибирь. Она проложила путь всем остальным
женщинам, но вернуться обратно ей было не
суждено.
В
некрополе монастыря есть интересное
надгробие в виде дерева со срезанной
вершиной и обрубленными ветвями. Оно было
поставлено на могиле купца, который имел
11 дочерей и ни одного сына. Его род
прервался, что и символизирует обрубок
дерева. Крупно не повезло бедняге, и в том
никакой его вины нет - он сделал всё, что
мог.
Мы
не могли не зайти в монастырскую церковь,
и это почему-то роковым образом повлияло
на погоду. Утром в момент приземления
погода была не то чтобы совсем прекрасная,
но солнце светило. Светило оно неярко,
словно через кисею, но ведь светило же!
Оно светило еще тогда, когда мы зашли в
церковь. И что же мы увидели, выйдя оттуда?
Не кисея, а плотная пелена закрыла всё
небо, и через эту пелену не то что солнцу,
но даже его отдельному лучику было не
пробраться. Все краски потускнели, мир
стал скучнее. Но ничего не попишешь –
небесная канцелярия никому не подвластна,
и если она решила подпортить день
пребывания в Иркутске двум
путешественницам, ей никто в этом
помешать не может.
Неподалеку
от Знаменского монастыря стоит памятник
адмиралу Колчаку, поставленный в 2004 году.
Место для памятника выбрано не случайно
– в районе Знаменского монастыря он был
расстрелян в 1920 году. Имя Колчака нам тоже
известно из школьных уроков истории. Это
один из вождей Белого движения, бывший
одно время верховным правителем России,
то есть пытавшийся управлять территорией
от Урала до Дальнего Востока во время
Гражданской войны. Он исторически
проиграл, а потому остался в истории в
сопровождении презрительной частушки:
Мундир английский,
Погон французский,
Табак японский,
Правитель омский.
Но
времена изменились, история совершила
круг, и теперь вспомнили, что он был
полярным исследователем и учёным-океанографом,
участвовал в экспедициях и вообще был,
как выясняется, достойным человеком и
радел за Россию. Если же во времена
Гражданской войны под его эгидой
происходили, например, массовые
расстрелы, то что ж... может, не всё было в
его власти? Как бы то ни было, а
общественное мнение повернулось в его
сторону, и теперь сочувственно говорят,
что незачем было ему, ученому и
исследователю, участнику Русско-японской
и Первой мировой войн, ввязываться в эту
драку, это была его ошибка и трагедия.
И
теперь в Иркутске есть его памятник. Он
сделан из меди, и уж не знаю, по какой
причине – то ли медь имеет такое свойство,
то ли её чем-то покрыли, то ли погода
повлияла, но фигура Колчака была
совершенно темного цвета, почти черного,
и это бросилось в глаза. В контраст фигуре
Колчака постамент имеет светло-бежевый
цвет, что дополнительно подчеркивает
мрачный вид "правителя омского".
Такой темный цвет непривычен для
памятников, и наверно, в нем можно найти
свой отдельный смысл. Может быть, он
говорит о трагичности фигуры Колчака,
может быть, о ее неоднозначности. Кто-то
захочет сказать, что это его черные
деяния выходят наружу. Любая
интерпретация будет всего лишь
интерпретацией, а вот кто решал вопрос о
материале для памятника и почему была
выбрана именно медь, если памятники чаще
всего делают из бронзы, узнать было бы
интересно.
На
постаменте памятника сделан барельеф. Он
изображает фигуры двух людей (говорят,
что братьев) - белогвардейца и
красногвардейца. Они стоят лицом друг к
другу, склонив штыки своих винтовок, что
должно символизировать примирение двух
непримиримых сторон Гражданской войны. Я
не очень понимаю необходимость такого
символа хоть на памятнике Колчаку, хоть в
любом другом месте. Так ли уж надо их
примирять через 80 с лишним лет? Какой в
этом смысл? Белогвардейцы и
красногвардейцы ничего на этот счет уже
не скажут, ибо их нет, так что примирение
состоялось у нас, а не у них. Это мы их
примирили в наших головах без спроса,
хотят ли они быть примиренными и могло ли
это состояться на самом деле.
А
наш путь лежит дальше. Мы перенеслись в
другую точку города – к памятнику
Александру III.
Его заслуга перед иркутянами состоит в
том, что он подписал высочайший рескрипт
о строительстве Транссибирской
магистрали, которая прошла через Иркутск.
У памятника сложная история. Он был
поставлен очень давно – в 1908 году, а в 1920
году фигуру царя демонтировали, и ее след
оказался полностью утерян. Вместо царя на
том же постаменте поставили шпиль, а
памятник назвали "Первопроходцам
Сибири". В таком виде памятник
существовал долгие годы, иркутяне к нему
привыкли и даже полюбили. Идея иметь в
Сибири памятник ее первопроходцам не так
уж плоха, но вот в 2003 году Александра III возвратили на свой постамент в
виде точной копии. Заслуг у него перед
иркутянами не прибавилось, и не все они с
большим энтузиазмом восприняли идею
возвращения памятника, но возвращение
свершилось, и теперь он стоит на
набережной Ангары на обширной площадке и
озирает окрестности. Ему должно быть
приятно смотреть вокруг, потому что это
старая историческая часть города со
старинными постройками. Правда, в
некотором отдалении на острове посреди
реки находится что-то современно
развлекательное, но туда смотреть не
обязательно.
В
Иркутске есть свой Белый дом, который
почему-то желтого цвета. Это старинное и
заслуженное здание, оно построено почти
200 лет назад в строгих канонах
классицизма, с ним связано множество
городских событий. По-видимому, оно когда-то
было белым, иначе не заслужило бы своего
наименования, но судя по всему, в городе
не нашлось достаточно белой краски, чтобы
это наименование поддержать. Впрочем, оно
настолько не оригинально, что
поддерживать его, может быть, и не стоит. У
него есть и другие названия, более
содержательные – например, "Сибиряковский
дворец".
Александр
III может
увидеть его, если сильно повернет голову
назад. Гораздо легче ему смотреть на
стоящее напротив Белого дома красивое
здание в мавританском стиле, в котором
когда-то размещался сибирский филиал
Русского географического общества, а
ныне находится краеведческий музей. Оно
радует глаз, и оба этих выдающихся здания
разделяет одна из главных улиц города -
улица Карла Макса, которая в этом месте
имеет свое начало.
Тут
мы и расстались с нашей Ольгой, которая в
меру сил и отведенного времени показала
нам самые важные места. Давно настала
пора обеда, наши желудки настоятельно
требовали подкрепления, и в обнаруженном
неподалеку кафе мы отдались во власть
иных впечатлений - гастрономических. Надо
честно сказать, что кухня этого кафе нас
не особенно впечатлила, равно как и
обслуживание. Все было съедобно, но не
более того. Но как хорошо наконец-то
спокойно и бездумно посидеть за столом
среди деревьев и расслабиться в ожидании
того, когда принесут следующее блюдо, с
которым никто не торопится, ибо в
распоряжении официанта целая вечность.
Но если вспомнить, что меньше суток назад
мы еще были в Москве, то находиться в этот
момент в центре Сибири не только
удивительно, а просто непостижимо, и по
сравнению с этим все остальное – сущие
пустяки.
Когда
мы вышли из кафе, от этого укороченного
перелетом дня оставался уже совсем
небольшой кусочек, а если учесть, что
погода после рокового посещения
монастырской церкви так и не стала лучше,
то по здравом размышлении мы решили, что
надо двигаться в сторону нашей гостиницы.
Хорошо бы, конечно, просто так погулять по
городу – идти, куда глаза глядят, увидеть
какие-то неожиданные уголки, но
реальность в данный момент такова, что
это совершенно нереально. Единственное,
что нам сейчас остается, это, убивая сразу
двух зайцев, идти к своей гостинице, до
которой далеконько, и при этом смотреть
во все стороны, благо путь наш лежит по
центру города и начинается с улицы Карла
Маркса.
Кстати
говоря, имя Карла Маркса как название
одной из главных улиц уже непривычно и
несколько режет слух, но в отличие от
нетерпеливой столицы Иркутск, как и
многие другие города, не спешит
расставаться с советским прошлым,
оставшимся в названиях улиц. Может быть,
это и стоило бы сделать, если бы
дореволюционные названия были красивыми
и звучными, но улица Карла Маркса,
например, была просто Большой улицей, а на
нее выходили аж шесть Солдатских улиц –
от Первой Солдатской до Шестой. И зачем
городу эта сомнительная роскошь – иметь
на карте сразу шесть Солдатских улиц? В
общем, иркутяне правильно делают, что не
возвращают улицам старые названия. Есть
дела и поважнее, и поинтереснее.
Мы
шли не спеша и даже порой отдыхали на
скамейках, потому что ноги этого
настоятельно просили. Мимо нашего
внимания не прошли ни драматический
театр, ни памятник Александру Вампилову
неподалеку от него; ничего интересного мы
не пропустили. Свернув с улицы Карла
Маркса в нужном месте, мы дошли до
центрального рынка, который был
промежуточным ориентиром на нашем пути.
Соблазн зайти на рынок был легко
преодолен, потому что он уже заканчивал
работу. Мы обошли его и еще долго топали
по широкой улице с трамвайным движением и
редко стоящими малоэтажными домами,
потом повернули еще куда-то и наконец
оказались в гостинице. Ура! Да
здравствует наша гостиница! Насыщенный
событиями день с ночным перелетом
закончился. Эту ночь мы спали крепким
сладким сном.
Завтра
мы уедем из Иркутска, и что сказать о нем в
заключение? Столица Восточной Сибири не
выглядит по-столичному, нет в ней
столичного блеска и ухоженности, но зато
в ней нет и изобилия столичных примет –
всех этих амбициозных башен и натыканных
повсюду офисов из стекла, пластика и
бетона, которые сияют как елочные игрушки
и затмевают все вокруг своим пустым
блеском. В Иркутске почти нет этой
сомнительной деловой роскоши, и он
выглядит спокойным провинциальным
городом, каковым и является. В нем
сохранилось много старинных каменных
домов, а также деревянных домов разной
степени сохранности и архитектурной
ценности. Иркутяне немного стесняются
своего деревянного патриархального
наследства и были бы не против, если бы с
ним было покончено. Но они при этом,
наверно, забывают, что это своеобразная
плата за то, что здесь, в самом сердце
Сибири, не было опустошительных
разрушений последней войны и все дома
спокойно живут отпущенный им век. У
деревянных домов век недолог, и наступит
время, когда Иркутск освободится от
большинства из них – от тех, что не
представляют ни исторической, ни
архитектурной ценности. А у ценного
меньшинства в городе есть своя
заступница, и о ней еще пойдет речь.
Конечно,
за один неполный день невозможно хорошо
узнать такой большой город, как Иркутск.
Кое-что мы увидели из окна автомобиля и
вскоре благополучно забыли, кое-что
рассмотрели в пеших прогулках, но
цельного представления о городе не
сложилось. Так и остался он несколькими
островами в море неувиденного, что
отразилось и на этом повествовании. Мы
даже не видели Иркутской ГЭС – одной из
тех ГЭС, ради которых на берегу Ангары
когда-то зажигали костры энтузиасты-романтики,
приехавшие со всех концов страны на
великие сибирские стройки и оставшиеся в
прекрасных песнях той романтической поры
нового освоения Сибири.
Мы
еще вернемся в Иркутск и добавим к этим
впечатлениям новые, но они не прибавят
ничего существенного к той картине,
которая сложилась в первый день. |
|
