И что ж...

Да, я все еще могу. Могу и с жердями по болоту, и без дороги по бурелому, и речку вброд могу. И спать у костра, и комаров кормить собою, и сотню верст по сопкам тоже могу,  но... Видно, возраст уже не тот; не тянет на героизм. Не хочется стойко переносить и мужественно преодолевать. Хочется просто, и не то чтобы прогуляться, а так... Хоть сравнительного комфорта хочется. Чтобы бурелом был не таким непроходимым, чтобы речушка не такая быстрая, чтобы болотце не топкое, чтобы лапник на ночлеге в бока не впивался, чтобы комары не такие назойливые были, чтобы табак не сырел и продукты не плесневели в мешке. Чтобы, в конце концов, дождик не мочил, а ночами не холодно было.

Наверно, прошло время, когда на романтику тянуло. Зачем, спрашивается, поперся в дебри через хляби? Может, сбежать хотелось? Тогда от чего или от кого? От работы? Так я в отпуске. От семьи? Так доминанта отсутствует, а с отпрыском мы почти не видимся несмотря на то, что из дома почти не выходим. Он в своей комнате запирается с компом на пару или с приятелей кучей - и не видно их, хотя слышно порой бывает очень даже хорошо, особенно когда орган слушают или оркестр. Благо не тяжелый рок. Вот уж на что мои уши не рассчитаны, так это на современные ритмы. Так от чего я, собственно, сбежал? И сбежал ли? Может, просто к праматушке-природе потянуло со страшной силой? Так потянуло, что плюнул на все возможные удобства и блага цивилизации, сгреб мешок в охапку и двинул без плана и определенного направления? Просто все достало? Так опять же, нет...

Что толку ковыряться в собственных побуждениях, искать причины и предполагать следствия. Иду в никуда и ладно. Ногам нужна тропинка, носу запахи, глазам картинки. Кожа хочет свежего ветра, а легкие кислорода без примесей.

В конце концов лес ответит на все вопросы, расставит все точки над "зю" и ударения над ударными. Достало все!!! Первый час топотни по кочкам дает ответ на сокровенный вопрос - зачем? Конечно же, за покоем. Атмосфера покоя и умиротворения. Не давит на мозги вечный шум всевозможных приборов, агрегатов, механизмов и прочих издержек цивилизации. Уши отдыхают и наслаждаются необычным, белым шумом. Не замечал раньше, что отсутствие привычных гулов и взревываний так приятно освобождает мозги для мыслей. Глаза шныряют по окрестностям влево, вправо, вверх, под ноги, вперед; ноги сами выбирают, где стать, через что переступить, на что опереться. С кочки на кочку, с камешка на камешек, с травки на тропинку, с тропинки на веточки... Оступился, чертыхнулся, оглянулся... И еще один ответ на тот же вопрос. Да, именно для того, чтобы можно было чертыхнуться и никто твоей досады не увидал. От эмоций своих и окружающих удрать. Не волноваться о том, как твое слово или действие будет расценено и воспринято окружающими, поскольку окружающих нет. Славно... Можно побыть собой, не опасаясь разоблачения. Можно поорать просто так, от избытка чувств, и не встретить недоумевающего или осуждающего взгляда. Свобода. Полная свобода. Вот что так тянет в леса, вот что манит и привлекает. А все остальное - это только приложение к свободе. Полной свободе. Свободе слова, свободе совести... или свободе от них.  Свобода от слов, от совести, от условностей цивилизации. Это, конечно, утверждение спорное, но именно так я это ощущаю.  Тишина, одиночество, раскрепощение. Вот чего мне постоянно не хватает в обыденной жизни. Покоя.  Несмотря на противную сырость и относительную прохладу лес настроен дружелюбно. Значит, я не нарушаю его гармонии. Значит не нарушаю "условностей" тайги.

Оказывается, имеет место смена условностей, а не отказ от них. Да, в тайге свои условности, в городе свои. И если в городе нарушающих городские условности осуждают окружающие и наказывает милиция, то в лесу никто не осуждает, но наказывает. Тайга наказывает того, кто живет не по ее правилам; кто не принимает всерьез ее условности, получает по заслугам. И в конце концов нужно оставаться порядочным человеком даже в тайге. Если непотушенный костер настигнет тебя лесным пожаром - это наказание. А вот помочиться на звериной тропе - это не наказуемо, но непорядочно по отношению к тем, кто эту тропу протоптал. Гордость по отношению к встреченному зверю, беспечность при переходе через топь - это наказуемо, а вот разбитое стекло в дебрях - это непорядочно по отношению к тем, кто там живет. 

Ноги бегут, голова отдыхает, глаза смотрят, нос нюхает. Хорошо, что прохладно, комары не донимают. Можно отвлечься от всего, и ничто не вернет к реальности. Приятное состояние. Медитация в движении, релаксация без расслабления. Именно в этом состоянии сознание отрывается от реальности и уносит разум в мир, где живут лешие, домовые, кикиморы и полесики.  Именно в этом состоянии в голову приходят мысли, которых в другое время и в другом месте не бывает. Мысли без слов, мысли без образов, мысли-чувства, мысли-ассоциации. Примерно такое происходит в голове у человека, теряющего сознание. Хм... А если человек не сознательный, то что он теряет, когда вырубается? И если теряет сознание, то его может кто-то найти и даже не вернуть? Бред! Но и бред, бессвязное бормотание в бессознательном состоянии, фантасмагорические картинки в сознании, находящемся на грани потери сознания, не попытка ли сознания зацепиться и не потеряться? А может, все же это нечто другое? Например, попытка моей сущности, души, поговорить с моим сознанием, моим Я? Но почему они такие иностранцы? Почему не могут изобрести единый язык и общаться на равных? Почему не помещаются в одном пространстве, и подсознание всплывает только когда сознание отсутствует, как домовой в усадьбе в отсутствии хозяев.  Видно, сознание - это хозяин, а душа, сущность, подсознание, нечто подобное домовому или лешему... Бред, язычество какое-то. Вперед за синей птицей в сопровождении духов воды, хлеба, материнской ласки и еще чего-то там. Но если бред - это голос подсознания, а подсознание не раз выручало людей, когда сознание бастовало, то получается, что подсознание намного мудрее, соображает быстрее и действует мощнее. Сколько раз я слышал, что человек на автопилоте творил чудеса. Выходил из безвыходных ситуаций, разрешал неразрешимые проблемы, делал невозможное. Сколько раз сам в патовой ситуации бессознательно из нее выкарабкивался. Когда сознание в ступоре, подсознание, или сущность, или душа перехватывает инициативу. А сознание потом ищет объяснения и оправдания. Неиспользуемые резервы организма. Почему они не используются? Ведь всему же есть причина. Лишние? Возможно. Если человек способен на невозможное с точки зрения сознания, но только пребывая в бессознательном состоянии, то не тормоз ли наше сознание? А как снять организм с тормозов? Нужно отключить сознание, и тогда каждый станет атлетом, телепатом, мудрецом и вообще, кто знает предел? возможно, богом... Тема бога нескончаема как сам Бог. С него все начинается и все им заканчивается. Начало и конец, альфа и омега. А в другой плоскости, иносказания библии можно толковать как угодно и всегда правильно. Если по библии Бог вдохнул в человека душу, оставил в нем Бога-духа, то Бог во всем и все в нем. Тогда не так смешно выглядит поход за синей птицей в сопровождении духов. Тогда не так нелепо выглядят сверхчеловеческие способности в подсознательном исполнении. К чему сводится колдовство, ведовство, и прочее "ство"? Исполнение желаний сознания силой подсознания, то есть душой, духом, сущностью, которая одна на всех и всесильна, всезнающа и вездесуща.

Однаха... крыша может поехать, в эки дебри я забрался и в прямом, и в переносном смысле. Ведь все понимаю, а вот оформить свое понимание в доступные сознанию слова как-то не получается. Получается что-то дико сложное и запудряканное до абсурда. Ведь все так просто... А в рассуждениях получается все так сложно... А нужны ли эти рассуждения, если и так все ясно? Но ясно только мне, а остальным? А есть ли смысл доносить до остальных то, что ясно мне? Зачем? Чтобы кто-то пришел к тому же, что и я? А смысл? Ведь любой и каждый в конце концов освободится от сознания насовсем, потеряет свое "я" - сознательное. Перестанет быть "каждым", станет единым в триединстве. Перестанет быть "я" и станет - "Аз есмь"... Забавно. Звучит величественно, а сознание бунтует. Гордо выпячивает свое "я" и твердит, что "весь Я  не умру...". Что ж, пусть тешит самолюбие. Пусть думает, что будет на облачке скучать в обнимку с арфой или, вкушая шербеты, наслаждаться танцем живота в исполнении сотни прекрасных гурий. Пусть думает, что будет гоняться за жирным оленем в стране вечной охоты или размахивать мечом, вспоминая свои прижизненные подвиги в Вальхалле. Пусть. Каждый из них прав. Но я-то знаю свою правду на этот счет... А кому она нужна, кроме меня? Только любопытному. Вот и выходит, что лучше держать свои знания при себе, чтобы не прослыть лгуном, фантазером, еретиком. Подсознание - странная штуковина. Если научиться взаимопониманию с ним, то можно и горы свернуть, и реку вспять повернуть, и по воде аки посуху. Вот задумался и марь по кочкам перепрыгнул, ни разу не оступившись и в воду не окунувшись выше щиколотки. А соображал бы, перебрел бы между кочками по колено в воде холодной. Автопилот на автомате сработал. Подсознание ведет в нужном направлении. А  в нужном ли? Ведь не было никаких планов. Не собирался идти к заветному камню, иначе пошел бы не на северо-восток, а на северо-запад. Не собирался и к деду-отшельнику, иначе двинул бы на север, не собирался и к хребту - пошел бы на запад - юго-запад. Пошел именно туда, куда пошел. В эту сторону практически никогда не ходил. Чего понесло-то? Ничто не происходит без причины. Видимо, настало время и в эту сторону сходить.  В этой стороне все сопки ниже и положе, чем с противоположной, идти проще. Перевалил гряду, перебрел марь или перескочил ручей - и снова на сопку. Вверх, вниз, вброд, вверх... Перекур - и дальше.

       Я бегу, время бежит, тучки бегут и обгоняют меня, бегущего. Тучки… тучки… все плотнее, все тяжелее тучки. Пора готовиться к ночлегу. Если не оборудовать ночлег как следует, утром можно проснуться совершенно мокрым или вообще замерзнуть и не проснуться. По этой причине, поднимаюсь на очередную сопку, нахожу место не очень заросшее кустарником. Кустики - это то, что мне нужно. Наклонил веточки, привязал к ним свою клееночку, пришпилил колышками уголочки - вот уже и подобие палатки. От дождика укрыться можно, ветерок не задувает, а это уже подобие уюта на ночь. А если в эту палатку лапника побольше, да спальник сухой, и вовсе жить можно. Мнда-с… С лапником я малость пошиб. В округе ни одной елочки-сосеночки, не говоря уж о мягком стланнике. Пихта да лиственница, березки да ольха. А из ольхи какая постель? Ну да ничего, время есть, можно надергать Иван-чая стожок на подстилку да багульника. Он тоже буйно разросся в окрестностях. Только вот ноги ноют, да правая что-то в бедре клинит. Вечереет, но еще не темно, темно будет далеко за полночь. Август - это не июль. Это в июле всю ночь читать можно, а в августе уже ночь темная бывает. Не то чтобы очень длинная, но от заката до рассвета часа три-четыре темноты кромешной уже наблюдается.

Спальник развернут на тонкой подстилочке из травки, в паре шагов от импровизированной палатки горит веселый костерок. Над ним весело побулькивает варево, источая аромат бич-пакета, будоражащий голодный желудок. Небо беззвездное пламенеет красочным закатом. Пахнет сыростью и стылым лесом. Неуютно… 

С самого утра солнышко светит, после утренней холодрыги постепенно отошли закоченевшие конечности, просохла сырая одежда. Не самое приятное ощущение, утренний холод и влажная одежда никак не сочетаются. Даже самый закоренелый экстремал и тот скажет, что это неприятно. Кажется, что холод проникает уже не под одежду, а прямо в кишки, подбирается к костям. Впоследствии пережившего подобные ощущения ждет неминуемый жестокий насморк со всеми вытекающими, и это в лучшем случае. Потому я,  наученный горьким опытом, стараюсь с утреца развести костерок и как-то подсушить свою одежку. Стылое в этом году лето выдалось. Середина августа, а еще тепла-то толком и не было. Выглянет солнышко - тепло, спрячется - без малого морозно. Даже ветерок и тот снегом пахнет. И это там, где перепад температур в году достигает сотни градусов. Зимой мороз под шестьдесят, летом жара за сорок... но не в этом году, видимо.

Одежка подсохла, пожитки в мешке, солнышко на небосводе. Самое время двинуться в путь. Живописная ночлежка остается где-то сзади, а впереди маячит очередной, не крутой, но затяжной подъем на сопку. Странные эти сопки. Те, которые южнее, ближе к горам, более крутые, и явно грядками расположены. Иди поперек и наверняка выйдешь к горам. А тут круглые какие-то - не поймешь, где у нее ширина, где длина. То ли вдоль сопки поднимаешься, толь поперек пересекаешь. И лысых сопок почти не встречается. Густо поросли кустарником и лиственными, прореженными пихтой да лиственницей, в то время как в ближайших окрестностях города березки - гости редкие. Чтобы березку узреть, нужно километров эдак семь отойти. 

Но это все лирика. Чем дальше вверх, тем солнце ближе. Все теплее и теплее, воздух становится влажным, душным и почти густым от запахов. Запахи... как рассказать, чем пахнет душная тайга в августовский день? Иван-чай вперемешку с ольхой и сосенкой. Прошлогодняя прель с запахом багульника и голубичника. И все это так насыщенно и до одури сильно... Как будто перед дождем. Но какой может быть дождик, если на небе снова ни облачка до самого горизонта. Правда, горизонт ограничен верхушками деревьев на пологих сопках, но зато видимый лоскут неба голубейшего и нежнейшего цвета. Душно. Ходко бежать не получается. Пот ручейками заливает глаза, снова мокнет рубаха, появляются комарики. И откуда эта радость берется? Ну, пока идешь, все это сборище вампиров как-то не донимает. Так, по мелочам - то мошка в глаз, то мушка в рот, но стоит тормознуть, и мгновенно появляются молчаливые и назойливые летуны с острыми носами. Но останавливаюсь я редко - чтобы отдышаться да покурить. Отдышаться и покурить - кажется, вещи взаимоисключающие, ан нет... Если не закуришь, то отдышаться не дадут. Трудновато идти. Казалось бы, хорошо, а вот режим сон-ходьба ужасно изматывает.  Ночью совсем холодно, спать невозможно даже в меховом спальнике, поскольку он влажный и тепло не держит, значит, практически все темное время суток приходится огонь поддерживать, греться. А когда рассветет, и идти уже можно, теплеет и размаривает так, что часок-другой приходится покемарить. А где часок-другой, там и третий. В общем, двинуться можно только к полудню, и естественно, уже подкрепившись. Зато если с неба не каплет, можно не останавливаться до позднего вечера. Противная дорога. В другую сторону ходил - всегда просека находилась, а тут геологи что ль не ходили? Пару раз выбирался на их след и оба раза заходил по нему в тупик. Ну, не в прямом смысле слова, просто в завалы попадал непроходимые. Идешь-идешь и вдруг перед тобой ствол поперек. Переберешься через него, а там другой, третий, а то и десяток в кучу сваленных, и не обойти их, не объехать. А обратно поворачивать просто глупо. Может, вперед-то и проще? Столько перепрыгал, может, за теми вон кустами и кончится завал? А там еще хуже... Не самое приятное занятие - через отсыревший завал пробираться. Сучья голые за мешок да за одежду хватают, стволы лысые под ногой скользят. Поскачешь по такой "пересеченной местности" пару часиков, и потихоньку начинаешь вспоминать, "нафига же меня сюда занесло..."

Моя прогулка очень напоминает жизнь человеческую. Человек идет по жизни и не знает, что его ждет в конце пути, его постоянно пытаются вывести на торную дорогу, учат в семье, учат в школе, учат на улице, в институте, на производстве, пытаются задать ему направление к той цели, к которой стремятся все. И одни послушно сворачивают со своей тропки на шоссе, истоптанное сотнями, тысячами, миллионами пар ног, другие бредут извилистой тропой, лишь изредка пересекая это шоссе, а третьи имеют возможность добраться до этой цели на попутке или папином авто, не затрачивая лишних усилий. Едут туда, куда их везут те, кто знает, куда нужно добраться;  те, кто знает, к чему следует стремиться. Жаль, что у меня не было в жизни подобного извозчика. Не набил бы столько шишек в пути, не ломал бы ноги в буреломе, не мерз бы, не мок, не боялся неизвестности. И хорошо, что у меня не было подобного извозчика, иначе я бы не имел того опыта, который приобрел на бездорожье, не научился бы обходить непреодолимое, форсировать преодолимое, реально оценивать свои силы и равномерно их расходовать, не научился бы ценить чужую помощь, не научился бы ее оказывать другим. Единственное, о чем жалею, так это о том, что не было у меня карты с отмеченной красным крестиком целью моего путешествия. Шел по вехам. Наметил точку вдалеке и шел к ней, петляя и сбивая ноги. Тот, кто идет по проторенной дорожке к заветной цели любой ценой, сбивает только локти, расталкивая попутчиков, сталкивая их в кювет или на обочину жизни. Придет он к своей цели, будет жалеть тех, кто по его вине оказался в кювете, будет жалеть меня, который блуждает по бездорожью. Наивный... Придет он к этой цели, а там уже тот, кто его на вертолете обогнал. Возможно, я и заслуживаю их жалости, но и мне их жалко. Они никогда не узнают, чем пахнет вода в лесном роднике, не услышат шепот леса, не перебиваемый ревом машин и гулом городов, не увидят осенние яркие звезды сквозь кроны деревьев, не насладятся красками рассвета и заката над дальними сопками. Может, они и любуются чистыми бриллиантами сказочной огранки, зато я видел росинку на кончике сосновой иголки в луче рассветного солнца. Они хранят свои бриллианты в сейфах и банках, а я все это несу в себе. И пусть я не знаю, в какую сторону идти к этой самой цели, пусть я даже до нее не дойду... Я иду не для того, чтобы куда-то прийти, я иду ради самого пути. И чем труднее путь, тем приятнее привал. Чем труднее неделя, тем желанней выходной. Я живу не ради цели - но ради жизни.

Жить ради жизни. Но разве это жизнь? Казалось, день будет солнечный, но ближе к обеду небо заволокло плотно и со всех сторон. Сразу стало  холодно и промозгло, жутко захотелось выйти на дорогу, тормознуть попутку и двинуть к родному дивану в уютную норку. Только где она, эта дорога с попуткой… Ближайшая в дне пути, не меньше. Проселков в этих местах нет, места непроезжаемые. Разве что танкеткой-вездеходом сюда добраться можно. Да и на север я сильно забрал за полтора дня пути. Сопки из блинов снова на сопки похожи стали,  даже грядки угадываются. Дальше на север-северо-восток, будет Алданское нагорье. Но до него еще пилить да пилить, а вот этого мне как раз и не хочется. Дождик уже легонько моросит. Даже и не дождик, а как будто воздух влагой перенасыщен до такой степени, что вода не может держаться в парообразном состоянии и конденсируется непосредственно из окружающего воздуха.  Были бы жабры - дышал бы легко.

Бабушка такое состояние атмосферы называла мудреным словом "мряка". И дождя как такового нет, и в то же самое время вода оседает на всем - на кустике, на веточке, на травинке, на тропинке, на одежде и на коже. Кажется, что в мире нет больше ничего сухого и теплого. Тронь веточку - и дерево одарит тебя щедрым ливнем полновесных капель, трава до отвала напоит твою обувь чистейшей водой. Ну, а если вовремя эту воду из сапога не удалять, то минут за сорок ощущение потопа в болотнике начинает подтверждаться смачным хлюпаньем и плюханьем. В такую погодку самое то отыскать зимушку, шалашик или хотя бы пещерку сухую. Отыскать можно, если места знакомые, а если вот так, наобум и впервые, то можно только наткнуться нечаянно. Ну, не знаю я этих мест. Приблизительно и относительно по рассказам и по карте более или менее знаком, а так, чтобы было обхожено и излажено - этого нет. В общем, ближе к вечеру придется что-то думать, если ничего путного не подвернется. Ночь так или иначе нужно провести в относительном тепле и максимально возможной сухости. Плюс восемь - это еще не мороз, но закоцубнуть до смерти, мокрому и на ветерке, ничего не стоит во сне.

Пещеркой это не назовешь даже с натяжкой. Просто свалилось большое дерево от сильного ветра, корни выворотили валун на склоне и прикрыли это углубление в крутой бочине сопки. Не то чтобы крыша, но если малость доработать, убрать топориком лишнее да прикрыть плащом недостающее, то вполне удобная и относительно сухая лежка получится. И для костерка место есть. Несколько ивовых прутьев, выгнутых дугой, да ворох веточек - вот уже и заслон от ветра с западной стороны. Десяток камней из промоины - и комелек готов. Теперь бы еще найти сухих дровишек, но это несбыточная мечта. Ладно, хвойные горят и в сыром виде не хуже чем сухие.  В распадке молодая поросль пихты очень уж густая. Нужно проредить, и будет у меня топливо на всю ночь.  А пока не стемнело и относительно не холодно, нужно просушить одежку. Сидеть в нише под корнями в мокрых трусах на мокрых ветках, со всех сторон обвешенный одеждой, с плачущими от дыма глазами и чихающим носом – малоприятное занятие. Дым, он, конечно, неприятный, но он несет тепло в логово, поэтому приходится мириться. Спальник промок основательно и высыхать, как я понял, не намерен. И спальник, и чуни из оленей шкуры размокли и, распарившись, источают запах псины. Так, наверно, пахнет мишка после весенней побудки.

Сверху не каплет, а вот снизу малость подтекает. Прямо в трусах выпрыгиваю из укрытия с топориком наизготовку и стараюсь быстро-быстро нарубить и наломать побольше мелких веток с ближайших деревьев.  В доли секунды кожа покрывается пупырышками гусиной кожи. Может, в моей норке и не теплее, чем вне ее, но там ветра нет, а это очень много. Ну, сколько успел наломать и нарубить до того, как пальцы сводить от холода стало, столько и хватило.  Относительный комфорт… очень относительный… Была бы хоть одна сухая тряпка, чтобы в нее плечи завернуть, уже хорошо бы было. Но нет. Нет сухой. А мокрые когда еще высохнут… Вот  в конце концов пошел парок от футболки - и скорее ее на плечи. Горячая, обжигает, а все лучше, чем ничего. Пока мокрая футболка остыла, курточка паром задышала. Футболку долой, снова на корешок вешаю, а курточкой прикрываюсь, потом штанишки на плечи, а курточку на веточку. Вот так и жонглировал до полуночи, пока спальник подсыхал. Не то чтобы совсем сухим стал, но уже и не мокрый, как лягушка. Пересушивать шкурку нельзя, станет ломкой и облезет. Будет не спальник лоскутный, а простой кожаный мешок с дырками.

В общем, в мешок я в эту ночь так и не забрался, спать поостерегся. Лучше уж днем, когда потеплеет, часок-другой передремлю. Уж больно прохладная ночь выдалась. От костра тепло и дымно, а спина мерзнет; повернешься спиной к костру - ноги-руки зябнут так, что впору валенки искать. Вот и вертелся, поджаривался и коптился равномерно. Ближе к утру небо пролилось наконец настоящим дождиком, и, кажется, стали тучки разбегаться. Ветер утих, исчезло шлепанье и шелест мокрых веток, стал отчетливей треск и шипение костерка, да и вещи заметно подсохли. Главное, штанишки с кармашками да носки высохли хорошо. Футболка высохла еще раньше. Сразу стало приятно жить. Закурить захотелось… Глоточек воды из фляжки да трубочку в зубы. На мой взгляд, из всех достижений цивилизации не электроника и автомобили самое большое достижение, а виниловый пакет. Самый обычный, прозрачный и невзрачный.  Только благодаря ему была возможность костерок развести, концентрат сварить, одежку подсушить да вот теперь еще и трубочку покурить. Не будь этого пакетика… В общем, соль, спички, зажигалка, табак и провизия - все по пакетикам, и мешок  можно по реке сплавлять, не опасаясь, что спички промокнут.

Рассвет напустил тумана в распадок под сопкой, но до места моего стойбища туман так и не поднялся. Горизонт очистился до такой степени, что даже солнышко, кажется, выглянуло. Но это было по ту сторону сопки, у меня за спиной.  А перед носом догорающий костер тлеет,  последние сучья из хорошей вязанки молодняка хвойного доедает.  Трубка долго не хочет разгораться. То не тянется, то тухнет, то просто не горит. Видно, табачок все же малость подсырел. Правда, он с самого начала был не совсем сухой. Такой уж он, трубочный табак. Сколько раз приходилось его специально увлажнять, если пересыхал в кисете. Пересушенный, он и горит так, что трубка прогорает, и вкус у него не тот, и аромата нет. А увлажнять его меня Сережка научил. Высыпаешь его из кисета в баночку, кладешь сверху дольку яблока и крышкой плотно накрываешь. Часа четыре - и табачок снова в кондиции, набивай трубку и чади в свое удовольствие.  А чадить одной трубкой можно довольно долго. Особенно моей… Я-то себе выточил две трубки. Одна маленькая, на полчасика, а вторая большая, часа на два. А если под разговоры, да с кофеем, то и на четыре хватает. Эх, Сережка… Лучше бы мы сейчас с тобой за кофеем сидели да разговоры под трубочку разговаривали. Ты в родные края, на Тульщину упорхнул, а меня в дебри черти занесли. Только повспоминать да помечтать осталось. Солнышко показалось на рассвете и снова за тучками спряталось. Спальник так и воняет псиной, но в нем уже тепло и даже сухо. Самое время вздремнуть.

Четыре часа безмятежного сна в тепле и уюте сотворили чудо. Одежда высохла, недаром всю ночь ворочал и переворачивал. Ничего не сгорело, даже сапоги и те сухие и целые.  Можно напяливать и шлепать дальше. Вот только чаёк собрать да заварить…

Чай из лесного разнотравья взбадривает не хуже кофе. Быстро улетучивается остаток сонливости, неудовлетворенность от отсутствия дивана, хандра по поводу оторванности от цивилизации и жизненной необходимости переставлять ноги еще минимум километров пятьдесят, пока не выйду на дорогу, по которой можно добраться до этой самой пресловутой цивилизации.

И снова шаг, еще шаг, потом еще, еще… глаз сам определяет, где нужно ногу опустить, чтобы на следующем шаге не пришлось ее высоко поднимать, переступая через кочку, сук, валежину или заросль голубики. Да, именно глаз, а не ноги. Однажды я сказал, что ноги сами отыскивают тропку. Сейчас явно понял, что именно глаз. Даже когда сознание блуждает в отдалении, глаз ухватывает все, и ноги знают, куда ступать. А где же мое сознание-то гуляет?

А оно унеслось в воспоминаниях в прошлый год. Вспоминает последнее посещение серого камня на склоне сопки, встречу с интересным человеком, звуки хомуса и дорогу обратно. Когда Серафим растворился в тайге, началась вторая часть моего тогдашнего путешествия. Час посидел на камушке, а может, и два, а может, и четыре. Когда сидишь вот так, расслабившись и улетая мыслью далеко от тела во времени и пространстве, невозможно определить, сколько времени прошло. Время проходит мимо, или останавливается, или течет иначе - не вперед, не назад, а как бы в сторону, перпендикулярно течению. На этот раз запомнилось не много. Удовлетворение от того, что новый приятель легко и быстро шагает в сторону города и на вокзал поспевает как раз к поезду, что кует в своем сарайчике хомус для внука, а потом поведет его позрослевшего к этому самому камню, и потом, уже пожилым, побредет на север в поисках черного камня и не найдет, но не вернется. В тайге останется… Под большой сосной… Грустно. Грустно потому, что не нашел, потому что не вернулся, потому что ушел насовсем, в общем-то, еще далеко не стариком. Помню еще, что будет бело, мокро и холодно, и кустарник зеленый, шапками снега к земле придавленный, и понтон на камне подпрыгивает, что-то шлепает и скрывается под мокрым снегом, плывущем по воде. Шаман улыбается на грани тьмы и света, его встречает такой же шаман, но немного моложе, по-видимому, его отец. Нет бурных объятий, есть только атмосфера покоя и доброты. Я рвусь к ним в свет, но Серафим оборачивается, делает предостерегающий жест, затем подмигивает раскосым глазом из-под густых кустистых бровей и уходит. Растворяется в свете так же, как совсем недавно растворился в тайге. Свет уходит. Еще запомнилось, что на весь год останется тоска, хандра, размышления и неопределенность во всем, что касается моей жизни, моих близких, моего бытия. И все это осознается одновременно, ибо времени как такового нет, и вся информация, которую могу воспринять, потому и не запоминается, что накладывается событие на событие. Как картинки на стекляшках, сложенных стопочкой. Прозрачно, видно все, но разобрать, что нарисовано на каждой из стекляшек – невозможно.

Быстрые сборы и вперед, к Митиной даче. Там назначена встреча со сплавщиками. Обещали дождаться и прихватить до города. Место в надувной лодке для меня зарезервировано. Мешок за плечи, кубарь в руки - и от полянки к полянке по голубичнику. Время еще есть, идти не очень далеко. Ягоды много, крупная. Не заметил, как нагреб двухведерный кубарик голубики. Как-то не заметил, как время прошло. Приторочил голубику поверх мешка и к тому времени, как совсем свечерело, был уже на даче. С сопки рассмотрел, что буржуйка дымится, значит, не подвели сплавщики, ждут. Ближе подошел - рассмотрел в сумерках два больших понтона на берегу, а еще ощутил, что ветер крепчает, гонит волну по Чульман-речке. Воздух просто пахнет снегом.

В зимушке народу битком, то бишь, пять человек. Две семейные пары и высокорослый недоросль. На моего похож, но в плечах пошире и ростом повыше. Вику и Колю знаю хорошо, это с их легкой руки можно вертушкой в верховья добраться. Как выражается Вика, "сипцифика производства". А вот вторую пару и недоросля вижу впервые. Радушное приветствие, короткое знакомство, настоящий чай в пакетиках с очень вкусными домашними треугольными пирожками. Сразу начинаю выведывать рецепт. Света секреты хранить не умеет. Филе куриное с картошкой, много лука, все это заворачиваешь в блин из теста, как на пирожки, сворачиваешь треугольничками и в духовку, до полной готовности, пока хорошо не подрумянится дрожжевое тесто. Ничего, кажется, сложного, а вкууууус…

Предупреждаю всех, что ночь будет холодная, придется кому-то дежурить у печки, чтобы не закоцубнуть к утру. Митяй на этот случай хитрость одну придумал: он на буржуйку клал большой плоский камень. Сама буржуйка, из толстого железа сваренная, остывала медленно, но не достаточно, чтобы всю ночь тепло держать, а камень долго грелся, но зато до утра оставался теплым. И даже когда остывал, его можно было еще в постель положить, и часа два с ним в обнимку спать, пока остынет. Как самый хитрый, вызвался дежурить до двух, потом пообещал разбудить Сергея, а тот Колю в четыре, в шесть всех поднимаем, а к восьми тронемся, если все будет благополучно.

В общем, ночь прошла почти спокойно. Мешок свой я с вечера презентовал дамам. Благо не широкие девки, вдвоем разместились бочком, и даже одно полупопие каждая прикрыла, а сверху на них еще что было набросали - одеяло да фуфайку, что от Мити осталась. Побрыкались девки: жарко, дескать, но недолго. В трико спать на дощаном лежаке, пусть даже и в натопленной избушке, не очень уютно. Тем более, что ветер стал крепчать, и в щелки начал пробираться свежий воздух. Митя  за сквознячками следил. Чуть щелочка появлялась, он ее сразу же мхом или охапкой травы затыкивал, а тут зиму и   лето бесхозной избушка простояла. Набегали, конечно, время от времени постояльцы, но хозяин он и есть хозяин.

Разместились живописно. Дамы на лежанке, на спальнике, малыш на лавке, по обе стороны с нее свисает, Сергей на столе, а Коля к стене привалился, к печке поближе. Ну, а я на табуреточке-пенечке, у буржуйки. Сижу, курю, думаю, полешки по мере прогорания в печурку подбрасываю. Спящие посапывают, малыш похрапывает, ветер в верхушках деревьев свистит и взревывает.  После полуночи Светка начала сильно покашливать, заливисто так, как при воспалении легких. Бужу ее подругу, та долго не может сосредоточить взгляд на одной точке, но в конце концов до нее доходит, что случилась неприятность. Нужно ее подругу в срочном порядке растереть спиртом и укутать потеплее. Она с вечера носом шморгала, и если ее немедленно не обработать, то к утру не сплавляться придется, а скорую вызывать. Светка даже, кажется, не проснулась, когда ее распаковывали и спиртом из моего НЗ натирали, только кашляла, покряхтывала и хныкала. Ну, а мужики, те даже положения не поменяли, как спали, так и спали. Светку снова упаковали и завернули в спальник всю, а Вике пришлось свой свитерок уступить. У комелька, дескать, жарко в свитере сидеть, а на досках и прохладнее, и жестко без одежки толстой.

На том и порешили. Скажу только, что утром проснулся лежа на земляном полу. Не помню, как от стенки съехал, как горизонтальное положение принял.  Не замерз, нет. Просто почувствовал, что у меня нет руки - той, на которой лежу. Занемела и отключилась, пока я спал. В общем, проснулся помятым и уставшим, да и остальные выглядели не лучше, и что самое смешное, так это то, что все, кроме Светки. Умирающая была до такой степени свеженькой и жизнерадостной, что все стали ей подражая потихоньку оживать. Свитерок я свой, конечно, отобрал мгновенно. Есть у девки надежа и опора, вот пусть и отогревает, а мне еще нужно дровишек в запас оставить перед отбытием.

Хватаю топор, отворяю дверь, а там… Мать честная! Все белым-бело, снега в колено почти. Зеленый иван-чай из-под снега клочьями седыми торчит, елки все под тяжелыми снежными шапками ветки свои как крылья опустили - и ни ветерка. Пробежался по распадку метров триста. Там еще на пути сюда сваленную сухостоину видал. Пробежался – это очень громко сказано. Кто пробовал плавать в валенках, тот знает, как можно пробежаться в болотниках по влажному снегу по колено. В общем, дошкрябал, схватил, отрубодолбИл и поволок к зимушке, что отвалилось. Не то чтобы совсем дрова, но чтобы отогреться и в себя прийти следующему постояльцу "Митиной дачи" вполне хватит. Пока рубил и ломал да в кучку складывал под навесиком, разогрелся и проснулся окончательно. Теперь завтрак - и в путь. Путь будет не самый легкий. По воде толстенным слоем плывет не стаявший снег, где быстрее, где медленнее, а на стремнине так даже стремительно, а в заводях, на месте вращаясь. Не вода, а каша густая.

Забегаю в избушку, а там все в разном настроении пребывают. Светка смущенная сидит, Вика загадочная, Коля смурной, а Сергей с детинушкой просто развеселые. Все ясно… Вика озвучила ночные наши деяния.  Немного непонятна реакция. Будь Коля мужем Светы, я бы понял его сумрачное состояние, все-таки его жену раздевали и растирали, значит, руками трогали… А тут… Странно. Но доискиваться причин и следствий не хочу. Может дело затянуться до обеда, а сейчас просто необходимо мобилизовать народ на подвиг. Позавтракать и спустить понтоны на жижу речки. Хорошо, что Света в норме. А то бы пришлось отправить одну лодку за помощью, и ждать погоду или танкетку. С развеселой физией развиваю деятельность, ставлю чайник, достаю свою фляжку с остатками лесного чая вчерашнего. Пройдет как заварка или дополнение к настоящей заварке. Даже немножечко, чайная ложечка – это уже хорошо… Ну, а тем более, если ночь настаивался, крепость должна быть необычайная, а концентрация – убойная. Только вот не подействовал бы этот чай, как катализатор раздражения Колюни. Все же неслабое возбуждающее средство… Но ничего, все попили чаек, добили остатки треугольничков, бутерброды из ничего, и наконец все собрано, уложено в лодки, а лодки спущены на воду, и весла в уключинах.

Три поворота ленивой речки, потом серый камень, потом пара шуршавчиков и камни. Потом еше три поворота и островок с протокой по левому рукаву, потом…Но до этого еще нужно добраться, а пока по левому берегу высокие утесы, по правому кустарник придавленный к земле снегом. Много веток не выдержали гнета, сломались и теперь торчат острыми краями изломов, будто копьями в небо целят. За бортом каша ленивая по стремнине несется, но рядом с лодкой, которая тоже несется по стремнине, будто на месте стоит. Идем ходко. Мы с Колей и Викой на первой -Вика на руле, на корме, Коля на веслах, я с шестом на носу командую. Наш экипаж уже не один раз бегал в этих местах. Последний раз Вика от паники была спасена пощечиной, или оплеухой - как рассматривать. Тогда мы тоже, кажется, в непогоду шли по этому же маршруту и в том же составе, если мне склероз не изменяет. Камень по курсу обозначается круговертью снежной каши над ним. Даю отмашку, рулевая дает знак супругу на веслах, начинаем забирать вправо от камня, еще отмашка, еще вправо. Упираюсь шестом в камень, обошли. На следующей лодке все видят и повторяют наш маневр. Неудобно стоять на коленях, упираясь в вещмешок со спальником, когда по ступням постоянно колотит кубарь с двумя ведрами ягоды. Коля и Вера сидят на своих кубариках, а мне сидеть на них не с руки, просто неудобно. Но и на коленках стоять - не сладкое занятие, особенно когда на камни или на шуршавчик нечаянно наскочишь. Резина на днище хоть и довольно толстая, но и через нее по коленкам бьет очень больно.

Вот и шуршавчик. Широкая часть реки, дно почти на поверхности, осадка лодки не позволяет пройти это место с ходу. Галька шуршит под днищем, цепляется, и в конце концов приходится выбираться из нее, и по бурлаковски тащить через отмель. Вот тут болотники просто незаменимы, особенно с мохнатыми чуньками в комплекте. Не так противненько разгребать ногами снежно-водянистую кашу, стоя на скользких камнях почти по колено в ледяной воде.

Шуршавчик остается за спиной, снова спокойная речка. Колян гребет как автомат, Вика буравит мой затылок взглядом, стараясь на пропустить мой сигнал, а я потихоньку начинаю зевать. Колени мерзнут на стылой резине, нужно бы подложить под них спальник, неровен час, простужу, тогда плохо придется. Пока вожусь с мешком, пропускаю камешек. Получаю по левому колену пинок страшной силы. Боль такая, что слезы из глаз. На этом неприятность не кончается. Тот же булыжник подбрасывает Николая, кубарь его летит в воду и скрывается в снежной каше, а сам Коля, летит на свою жену, и под его весом она остается в лодке, на своем кубаре, а меня снова подбрасывает. Это не мешает мне, закусив губу, воткнуть свою слегу между камней на дне, и удерживать лодку, пока куча мала на корме не разберется, где чьи ноги, и не выловит веслом утонувший кубарь. Жарким летом это было бы интересное приключение, а сейчас беда. Вода попала в лодку, значит, колени уже мокрые, а температура пусть и не минусовая, но и не очень плюсовая.

Вторая лодка нас, конечно же, обогнала, пока мы возились, спасая ягоды. Детинушка на носу ловко орудует шестом, Светка не менее ловко гребет рулевым веслом, а Сережка лениво помахивает веслами. Ясно, почему при мощной гребле Коляна мы так и не оторвались от второго семейства. Вода густая, греби – не греби, а скорости не прибавится. Скорость течения совпадает со скоростью лодки, как ни старайся его обогнать. Что ж, будем в замыкании. Теперь моя очередь следить за маневрами флагмана и в точности их повторять или отстать и самим выбирать свою дорожку. В кильватере идти намного проще, а малыш, оказывается, неплохой штурман - и камни аккуратно обходит, и лодку в стремнине держит, и разворачиваться на перекатах лодке не дает. Молодец. Наконец, по левому берегу появляется знакомый ельничек, задавленный мокрым снегом, который уже наполовину стаял и обнажил свои художества. Треть елок переломано, придавлено к земле, и по всей вероятности, уже навсегда. По правую сторону песчаная коса. За поворотом теплотрасса и мост. Это значит, что за поворотом начинается цивилизация.

За мостом выбираемся на пологий берег, стравливаем воздух из лодок, сворачиваем, пакуем, таскаем все свои вещи к мосту, а потом к дороге. Все!!! Приключение кончилось. Завтра первое сентября, мальчишке в школу идти, первый раз в последний класс. Начинается будничная жизнь. Извлекается сотовый, вызывается грузовое такси, грузимся, едем, разгружаемся, расплачиваемся подмокшими купюрами. Все уставшие, пришибленные и где-то все же довольные. Пара ведер голубики - это морсики на всю зиму, это варенье, это пироги, это воспоминания о том, как эта ягода добывалась.

Так вот где мое сознание гуляет… в прошлом. А ноги идут, глаз смотрит, но не видит. Вернее, он, конечно, видит, только сознание не фиксирует то, что он видит. Сознание в прошлом. А ноги, повинуясь непосредственно глазам, переступают через сучки, раздвигают кустики голубики, наступают на замшелые кочки и несут незнамо куда закоченевшее в утренней прохладе и пропитанное холодной влагой тело. Хочется в уют. Мой дом – моя крепость. Но до нее еще долгонько топать...  

Нерюнгри декабрь 2006г.